– Юля, о чем задумалась?
– Получается, кейс предназначался Холмогорову? И именно Андрей является тем страшным и ужасным монстром, о котором твердил Воскресенский? Я не верю. Просто не укладывается в голове.
– Почему он должен быть страшным и ужасным?
– Так ведь Воскресенский сказал!
– Юля, вспомни! Мы уже выяснили – Воскресенский тебя обманул. По всем пунктам. Для усиления эмоционального эффекта. Он наврал и про деньги, и про получателя кейса. Он просто давил тебе на психику.
– Мою психику травмировать нетрудно, – обиженно произнесла я. – Я ранима и до безобразия впечатлительна! Сказал бы Воскресенский честно: здесь серьезный контракт, пожалуйста, передай его господину Холмогорову. Зачем мне голову морочить?!
– Он же не знал, что Холмогоров – твой лучший приятель и для тебя не составит труда передать ему документы.
– Ну, не знал.
– Это во-первых. Во-вторых, депутат вовсе не был уверен, что имеет дело с девушкой ответственной, обязательной, честной.
– А я выгляжу безалаберной проходимкой? – обиделась я.
– Нет! Но вы с Воскресенским практически не были знакомы! А ты и обязательная, и честная.
– Спасибо.
– Воскресенский подумал: эта девчонка решит – какой-то контракт, какой-то Холмогоров, да пошли вы все, у меня свои дела и проблемы! И тогда он быстренько придумал для тебя страшную сказочку. Для убедительности. Чтобы ты серьезно отнеслась к его словам.
– Да как же я могла отнестись несерьезно к словам умирающего! – воскликнула я. – Наверняка в последнюю минуту человек говорит о самом для него важном!
– А контрактик-то непрост… Ты понимаешь, Юля?
– Конечно понимаю. Вряд ли чиновник, подписывая договор на тринадцать миллионов фунтов стерлингов, мечтает об огласке.
– Вот почему депутат так накручивал и утрировал, вот почему пытался напугать тебя. Серьезные это документы, Юля.
– Да, я понимаю.
– Теперь твой Холмогоров должен танцевать джигу от радости и целовать тебя в обе щеки! Его контракт вернется к нему в руки. А не в руки какого-нибудь журналиста-диггера.
Где-то глубоко внутри шевельнулось гражданское самосознание.
Я-то в принципе тоже журналист.
В моих руках – доказательство финансовой нечистоплотности Холмогорова. По идее надо обложиться словарями и перевести контракт на русский. Понять его суть. А затем разоблачить коррумпированного чиновника…
Хотя, возможно, Холмогоров вовсе не подлый коррупционер, а человек, подписавший важный и нужный контракт. Например, договор с администрацией английского города-побратима о выделении тринадцати миллионов фунтов стерлингов на строительство кардиологического центра. А вдруг? Всякое бывает…
Надо срочно выучить английский.
Как плохо не знать язык!
– Отдаем документ и кобру Холмогорову? Или ты начинаешь журналистское расследование? – спросила Нонна, прочитав на моем лице все мысли.
– Нет! – воскликнула я. – Никаких журналистских расследований. Не мой профиль. И вообще, я за эти пять дней так измучилась и настрадалась! Нет, нет! Мечтаю побыстрее сбагрить кейс и забыть об этой истории как о страшном сне.
– Правильно. Я бы тоже не советовала вмешиваться в мужские игры. Лучше давай перебирайся ко мне – будем торговать наматрасниками. Милое дамское занятие. Открою для тебя персональный офис. Впрочем, зачем? Уже есть – рядом с твоим домом.
– Спасибо за доверие, но я лучше останусь батрачить корреспондентом в «Удачных покупках». Ну ладно… Как бы то ни было, проблема наконец-то решена. Сейчас позвоню Холмогорову. Пусть забирает кейс.
– Или сами отвезем. Хочу пристально рассмотреть этого душку.
– Он не душка, а глава мафии.
– О чем ты? Какая мафия! Вот заклинило тебя, подружка.
– У меня нервный срыв, – мрачно заметила я.
– По дороге приземлимся на минутку в пиццерии. Нет лучшего лекарства для измученной нервной системы, чем кусочек горячей, с пылу с жару, пиццы.
– Как ты можешь думать о еде, Нонна! В такой момент!
– О еде я всегда могу думать. Ну, скорее одевайся, что ты возишься? Не хочешь пойти в новом сарафане, а? Он такой прелестный. Тут и лейбл непростой, крутой лейбл! Однако еще два килограмма, и вряд ли на тебя налезет. Подруга, ты слышишь? Ау! Почему не реагируешь?
– Нонна, знаешь, – нерешительно пробормотала я, – а дай-ка ты мне сигарету. Одну-единственную.
– Сдурела! – возмутилась Нонна. – Опять на никотин подсесть вздумала?! И чтобы я своими руками, вот этими красивыми толстыми ручками, дала подруге сигарету?! И целый год твоих мучений пойдет насмарку! Да никогда! Да ни за что на свете!
– Хорошо, успокойся. Проехали. Это была минутная слабость.
Мы положили кобру и бумаги в кейс и захлопнули крышку.
– Постой, – вспомнила Нонна с порога. – Не вздумай признаться Холмогорову, что открывала кейс и видела содержимое. Молчи как партизан. И давай-ка на всякий случай вытрем отпечатки пальцев.
– Ну, вытрем. А как я его понесу? Я телекинезом не владею.
– А у тебя нет перчаток или варежек?
– Есть, – рявкнула я. – Сейчас найду! Но тогда придется надеть еще противогаз и лыжи. Для завершения образа.
Весна, ледяная и ветреная вначале, в последние майские недели разразилась настоящей солнечной вакханалией. Трудно поверить, но совсем недавно мы дрожали от холода. А сейчас плавимся от жары.
Тем не менее Андрей Вадимович сидел за столом в пиджаке и галстуке – как и положено функционеру – и увлеченно трудился.
Наверное.
Я так предполагаю.
Потому что мне не удалось увидеть Холмогорова в его в рабочем кабинете… Прорваться в мэрию без приглашения или пропуска – нелегкая задача. Мои попытки увенчались успехом только наполовину.